Пока я ел карася

Я ел карася и думал вот о чем.

В нашем городе есть большой рыбный магазин под названием «Океан». Он был всегда. При советской власти мы стояли там в очереди за тремя селёдками, потому что больше трех в одни руки не давали. Хотя, минтая было – завались, его за рыбу тогда и не считали, говорили, что это какая-то кормовая рыба, типа, для скота. Какой скот ест рыбу – ума не приложу, разве что кошки… Кальмара ещё там продавали мороженого, которого вообще никто не покупал. Кроме, пожалуй, вьетнамцев. Тогда у нас было много вьетнамцев, которые учились текстильному делу на двух больших наших комбинатах, в то время еще действовавших. Среди всех наших продуктов кальмары для вьетнамцев были роднее всего. Картошку, я думаю, они вообще в глаза не видели, а бананов у нас тогда ещё не было. Тем более, что кальмары стоили копейки, дешевле минтая, который был дешевле селедки.

Про вьетнамцев тогда ходили идиотские слухи. Я имею в виду даже не то, что в общежитиях, где они жили, по слухам, стоял тошнотворный запах варёных кальмаров. Однажды летом на автобусной остановке, в ожидании крайне редко ходившего по маршруту автобуса, я вместе с десятком земляков кормил комаров. А надо сказать, что, сколько я себя помню (а я родился в этом городе), до тех самых времён в черте города комаров не было, по крайней мере, в количестве, которое бы стоило внимания. А тут вдруг появились, да так резко, что по Ленинскому проспекту с девушкой уже невозможно было пройтись, не избивая её и себя веткой, сломленой с тополя. Тополя тогда быстро лишились нижних своих веток.

Так вот, на этой остановке я услышал историю, как наши спецслужбы гнались на одной вьетнамкой с «дипломатом» (так называлась модная в те времена модель портфеля), а она возьми, да и запнись. Да и упади, да и вырони свой дипломат, который раскрылся, а оттуда – во все стороны стали расползаться личинки комара. Весь дипломат кишел этими личинками! И, говорят, не одну такую вьетнамку разоблачили…

Для меня кальмара открыл отец. К вьетнамцам он не имел никакого отношения, так как был чистокровным русским, разве что, наполовину цыганом, если верить слухам. Хотя, по-моему, эти слухи когда-то родились из его же собственной шутки. Но не важно. Рыбу отец любил до самозабвения. Совершенно не понятно, почему. Я был у него на родине, в шахтёрском поселке Красноярского края, так рыбе там водиться просто негде. Не считая, конечно, тех пескарей, что водятся в речушке – с разбегу перепрыгнуть, и которые годятся разве что для аквариума.

С кальмарами отец экспериментировал: варил, солил, тушил, вялил. Когда он вялил их в духовке, мать не выдерживала и устраивала скандал. Из-за запаха, конечно. Но я всегда был на стороне отца, потому что унаследовал его вкусы. Вино должно быть полусухим, а мясо – полусырым. Рыба «с душком» — это блюдо, а не испорченный продукт. Ну, и всё такое… Все эти плюшки-ватрушки-оладушки совсем не трогают моих гастрономических фибр, а вот сырой фарш для пельменей я пробую на соль большой столовой ложкой, получаю удовольствие и с трудом себя останавливаю.

Мимо этого «Океана» дорога у меня никак не лежит, и я давно там не был. А сам рыбу люблю, не хуже отца. И вот решил как-то зайти, да так удачно зашёл, что еле унес сумку с разнообразными дарами морей и рек: горбуша мороженая, балык кеты, селёдка олюторская, само собой, малосольная, омуль соленый, карась охлаждённый, скумбрия горячего копчения и загадочная рыба… черт, забыл… продавщица сказала, что байкальская, икра лососевая и сазановая, креветки и, наконец, кальмары, сильно выросшие в цене за последние годы. Просто за шиворот себя взял и увёл из этого магазина, потому что хотелось всего. По понедельникам там повальные скидки, поэтому если я кому-то понадоблюсь в понедельник, то ищите меня в «Океане».

* * *

Карася надо жарить. Можно, конечно, его варить-солить-коптить, но надо – жарить. Другое дело – лещ. Его, конечно, вялить или коптить. А ерша так только варить, больше с него никакого проку. Пожарил это я карася и, пока его ел, думал вот о чём.

Карась ведь рыба не хищная. В том смысле, что других рыб он не ест. Ест, правда, червячков, думаю даже, что и комариными личинками не брезгует, но к хищным не относится. Это как если тигр не ест других тигров, то он, вроде, и не хищник. Или взять человека… нет, пожалуй, человека брать не будем. И что отличает нехищных рыб от хищных, так это большое количество кишок. У хищника их практически нет. У него и пузырь-то не найдешь, поскольку он к хребту прирос. То же и у млекопитающих: сравним фигуру коровы и леопарда. И тут я не очень понимаю тех, кто призывает отказаться от мясной пищи. Чтобы питаться одними растениями, нужно обзавеститсь таким сложным желудком, как у коровы (я не очень помню, но в школе нам что-то об этом рассказывали) и таким же количеством кишок. А мне, грешному, больше хочется походить на леопарда. Да просто мясо вкуснее капусты, и его надо меньше, чтобы насытиться. По-моему, от мясоедения – одни выгоды.

Карась похож на карпа. А карп – на сазана. Их объединяет сладковатый вкус, когда их поджаришь. Есть много и внешних сходств… Сходств – неблагозвучное слово: из семи букв – одна гласная… Но я не об этом. Когда я был еще школьником, в нашем крае было поветрие на разведение карпа в прудах. С этим у меня связано два воспоминания.

Рядом с нашим домом в те времена был магазин «Свежая рыба», в котором продавали живых карпов. Там был огромных размеров аквариум, где плавали эти карпы, а ассистент продавца вылавливал их сачком и складывал в ведро, стоявшее на весах, откуда они норовили выпрыгнуть, что им часто и удавалось к восторгу публики, особенно такой мелкой, как мы, которым важнее был не акт купли-продажи, а само шоу. Дельфинария в нашем городе тогда не было, а передвижные зоопарки приезжали редко. Дельфинария, если честно, нет и сейчас, в виду удалённости от моря, а передвижные зоопарки не приезжают вовсе. И хорошо делают, потому что, побывав однажды в таком зоопарке с дочерью и увидев там мечущихся в клетках облезлых хищников и особенно бегемота, лежащего в собственных испражнениях, я поклялся взорвать этот зоопарк, чтобы бедные звери больше не страдали, а бедные дети сохранили здоровую психику. С тех пор они больше не приезжали.

Невозможно себе представить, чтобы мой отец не купил живых карпов. И он их купил. Мы набрали в ванну воды и посадили их туда. Карпы жили у нас долго. Сейчас уже не помню, но чем-то мы их кормили, мама говорила: «Не забудь перед школой рыбу покормить». Ей эта затея не нравилась, но она всегда несла ответственность за всё живое, что было в доме, от алоэ до супруга. Через пару дней я стал их различать и даже дал им имена. Это были простые русские имена, типа, Вася, Федя, но которые почему-то мне всегда казались смешными. Сеня, Маня, Акулина… Однажды я попал впросак с этими именами, точнее, с одним из них. Сгоряча или в сердцах я сказал своему начальнику что-то вроде «эту работу должен делать специалист, а не какой-нибудь там дядя Вася!», совершенно упустив из виду, что начальника звали Василием. «Да, — сказал Василий значительно, — дядя Вася эту работу делать не должен, поручим ее дяде Вове».

 Как их убивали, я не видел. Я приходил из школы, а Федя с Васей были уже зажарены… Много лет спустя, мне довелось в деревне ловить петуха, предназначенного в суп. Просто хозяева были людьми уже престарелыми, и я оказался самым ловким из присутствующих. Я смело зашел в курятник и после непродолжительного грохота и кудахтанья вышел весь в перьях и с несчастным петухом в руках. Далее следовало умертвить этого петуха через отсечение главы, и я малодушно отказался это делать. Тогда моя пожилая тетушка, баба Марина, взяла топор и привычным движением привела приговор в исполнение. Я тогда почувствовал, что уже начинаю понимать тех, кто отказывается от мясной пищи… Однако, не прошло и часа, как я уже с аппетитом трескал куриный суп, на удивление, не обнаруживая в себе мук совести. Непостижимы тайны человеческой психики.

* * *

Второе воспоминание о карпах возвращает меня в ту же деревню, где я так подвёл петуха, только в более ранние времена, как раз в те, когда там разводили именно карпов. А предыстория такова. В окрестностях этой деревни было много прудов. Естественных таких небольших водоемов, которые питались, видимо, талыми водами и родниками. Местные жители называли их «речками». «Русская речка», «Немецкая речка», «Армянская речка», «Калмыцкая речка» … Во время войны сюда сослали поволжских немцев, калмыков, татар. Как здесь оказались армяне, не знаю, возможно, это были чеченцы, для русского крестьянина ведь разницы нет.

Меня в те благословенные времена каждое лето отправляли в деревню. Родители три месяца отдыхали от родительских забот, а я приобщался к природе и воле в компании четырёх своих двоюродных братьев. Правда, через некоторое время я научился там пить, курить и материться, но этому я с таким же успехом научился бы и в городе, а вот чувство простора и свободы можно было получить только там, среди этих полей, лугов, перелесков и «речек».

В «речках» водилась разная пресноводная рыба: пескари, окуньки, караси. Поэтому мы в них не только купались, но и рыбачили на удочки с поплавками из гусиных перьев, и никто нам не мог этого запретить. Но однажды, приехав на каникулы, я услышал незнакомое и пугающее слово «рыбнадзор». Оказывается, в прудах развели карпов и запретили там рыбачить. А за исполнением запрета надзирал грозный рыбнадзор. Я его никогда не видел, но от пацанов слышал страшные истории, как они были им пойманы и лишены улова вместе со снастями.

С появлением рыбнадзора рыбачий азарт только увеличился. Он пополнился азартом криминальным. Теперь на рыбалку уже нельзя было ходить просто так, открыто. Мы выдвигались с вечера, безо всяких удилищ, с одной только на всех сумкой, в которой были крючки, поплавки, грузила, леска, червяки и хлеб с молоком. Выбирали неподалеку от места рыбалки стог и в этом стогу ночевали, зарывшись с головой в сено для тепла и конспирации.

С тех пор я уже не могу спокойно переносить запах сена, я от него впадаю в транс. Даже запах чабреца и душицы, купленных в аптеке с целью вылечить простуду, приводит меня в ностальгический восторг… Ещё одно сильнейшее впечатление от этих ночёвок – звёздное небо! Когда заберёшься на верхушку этой горы сена, ляжешь лицом вверх и раскинешь руки, то остаёшься один на один с небом. С этой точки ничего больше не видишь, кроме неба, и начинает казаться, что и за спиной у тебя тоже звёзды, потом перестаешь чувствовать, где верх, где низ, небо ли висит над тобой, или это ты паришь над звёздами и среди звёзд. Ощущение полёта, невесомости, космической сопричастности… не знаю, выход в космос!

Иногда вечер мы проводили у костра старого калмыка, который разъезжал по полям на телеге с бочкой воды и выливал сусликов. Суслик – это такой мелкий грызун, который портит посевы злаков, заготавливая их себе на зиму в норах. «Выливать сусликов» — означало вылавливать их путем заливания их норок водой. За сдачу каждого сусличьего хвостика в конторе даже давали сколько-то там копеек, и это был промысел для пацанов и стариков. Означенный калмык уже давно занимался этим промыслом и был профессионалом. Хвостики он сдавал в контору, а из самих сусликов (не пропадать же добру!) варил по вечерам на костре похлёбку, которой щедро угощал и нас, мелких браконьеров, прибившихся погреться у его костра и послушать наивные его истории о том, как он «змея убивал, шкура снимал, варил, голова выбрасывал» или как «гром-молния бочка разбивал, лошадь пугался-убегал». Суслячья похлебка была вкусная и совсем не пахла мышами, как кто-то мог бы ожидать. «Суслик – чистый, хлеб кушал», — говорил калмык.

Рано утром, ещё до рассвета, надо было покинуть своё нагретое гнездо в стогу, и сделать это было нелегко. Самый сон. Снаружи – зябко. А после завтрака хлебом c холодным молоком нижние челюсти у всех начинали неконтролируемую пляску. Но грел душу азарт! Мы вырезали себе из веток удилища, привязывали к ним лески, плевали на червяка и закидывали удочки. И тут начиналось! Или карп – это самая дурная на свете рыба, или их там развелось столько, что они сожрали уже всё, что могли, и только ждали, когда мы закинем свои удочки.

Рыбалка бывает разная. Рыбалка-спорт, рыбалка-промысел, рыбалка-выпивка, рыбалка-медитация… Особенно мне нравится медитация. Для такой рыбалки совсем не обязательно, чтобы в водоеме водилась рыба. Достаточно, чтобы была вода. И в ней отражались облака… В случае с карпами, конечно, это был промысел. Самая длительная процедура – извлечение крючка из рыбьей глотки. Время ожидания поклёвки – ноль. Червяк просто не успевает захлебнуться. Короче говоря, если бы эта рыбалка продлилась больше часа, то улов мы уже не смогли бы унести. А кроме того, светало, и рыбнадзор уже чистил зубы, приготовив ещё с вечера мешки для конфискации нашей рыбы.

Домой мы пробирались лесополосами, избегая открытых мест. Сумку, набитую рыбой, тащили по двое, сменяя друг друга. На ходу обсуждали, чем займемся дальше, впереди ведь был целый огромный день. Но и дел, правда, было тоже много: искупаться, прокатиться на дядьколином грузовике, выпросить стрельнуть по разу из дядьфединой мелкашки, проверить по околкам, не наросло ли грибов, открутить где-нибудь пару подшипников и добыть из них шарики, утащить из соседского огорода дыню и съесть её в лесополосе, поиграть на чердаке в партизанский штаб, встретить коров с пастбища и привести их домой, посмотреть в клубе в двадцать пятый раз «Чапаева» и поиграть перед сеансом в номера билетов на щелбаны, помыть ноги перед сном и, выйдя на крыльцо, устроить соревнование, кто дальше пустит струю.

* * *

Карпов в деревне разводили недолго, года два или три. После этого всё стало, как раньше, и рыбалка превратилась в спорт, а кое-где и в медитацию. Магазин «Живая рыба» превратился в просто «рыбный», потом в «ветеранский», а теперь он – «круглосуточный» с палёной водкой и пластмассовой колбасой. Но всё это ничего не значит. Пока я ел карася, я вовсе не думал, что раньше было лучше, а чем дальше, мол, тем хуже. Я же не идиот. Я думал о том, что, когда мне было десять лет, мне было хорошо. А о том, как мне хорошо сейчас, я узнаю лет через сорок.

2006